Читать книгу - "Субъективный словарь фантастики  - Роман Арбитман"

У Пелевина Чапаев – мудрец, великий мистик, чуть ли не инкарнация будды Анагама, который лишь изредка нисходит с горных вершин эзотерического знания до прозаических обязанностей комдива. Кстати, Петра приближает к себе именно магическая ипостась Василия Ивановича, ибо для Анагамы существо, живущее «миров двух между», – кармический родственник. Не менее парадоксален романный образ фон Юнгерна. Мало того, что это кентавр, созданный из барона Унгерна, экс-властителя внутренней Монголии, и философа Юнга. Скрытая ипостась героя – тоже древнее божество с шестью руками, в каждой из которых сжата острая сабля. В таком обличье барон, например, инспектирует царство Одина, Валгаллу, строго следя, чтобы туда попадали только настоящие воины, и изгоняя оттуда бандитов, убитых при разборках «новых русских».

Замечу, что искусством создания оппозиций типа «Валгалла – разборка» Пелевин владеет в совершенстве. По мнению автора, оксюморон – символ нынешней эпохи, когда несочетаемое не просто сочетается, но и вступает в некий симбиоз. Потому-то в романе «Чапаев и Пустота» блатные рассуждают об архетипах, бронемашину охраняет Голем, в спор о «мерседесах» вмешивают Аристотеля, а рядовой москвич Сердюк, начав день с поллитровки, «полирует» дозу чашечкой саке, к вечеру уже приобщается к кодексу бусидо, чтобы ближе к ночи изъявить готовность совершить харакири…

Многие из перечисленных примеров выглядят почти анекдотами, однако что есть анекдот? Несколько утрированное отражение той же субъективно-объективной (кому как глянется) реальности. В романе Пелевина в полной мере проявилась одна из главных особенностей его парадоксальной прозы – умение увидеть жизнь как причудливый сплав реального и идеального, мистического и предельно рационального, культурного и варварского. При этом автор предостерегает от попыток недрогнувшей рукой отделить что-либо одно, обещая в этом случае деструкцию всего и вся.

Ранняя проза Пелевина (в отличие от поздней) раздражает и манит читателя, потому что, при всей зоркости автора к деталям, он избавляет свой мир от строгой иерархичности, не распределяет первых-вторых мест между базисом и надстройкой, стирает стеклянную границу между действительностью и Зазеркальем. Человек здесь куда более сложная субстанция, чем остров или материк. А потому не спрашивай, по ком звонит колокол: может, никакого колокола нет и в помине, а звонит нам лишь слабый отзвук когда-то всуе прозвучавшей фамилии Джона Донна.

Челленджер

Профессор Джордж Эдвард Челленджер (George Edward Challenger) – персонаж цикла из пяти фантастических произведений, написанных Артуром Конан Дойлом в 1912–1929 годы. Фамилия героя – демонстративно «говорящая»: английское «Challenger» переводится как «бросающий вызов». Впрочем, возможно, писатель, выбирая своему герою фамилию, имел в виду прежде всего название парусно-парового корвета Королевского флота, на котором была совершена первая океанографическая экспедиция (1872–1876).

В самом начале первого романа, «Затерянный мир» (The Lost World, 1912), о герое говорят так: «Челленджер – умница. Это аккумулятор человеческой силы и жизнеспособности, но в то же время он оголтелый фанатик и к тому же не стесняется в средствах для достижения своих целей». Вскоре эти слова подтвердятся. Рассказчик, журналист Эдвард Мелоун, надеясь получить сенсационный или скандальный материал, знакомится с профессором, ввязывается с ним в спор, затем в драку, а в итоге соглашается отправиться вместе с Челленджером (и примкнувшими к нему профессором Саммерли и лордом Рокстоном) в Южную Америку – на поиски места обитания сохранившихся доныне тварей юрского периода.

Уже к середине романа Челленджеру и компании удается опровергнуть упорно распускаемые бароном Кювье слухи о том, что допотопные ящеры начисто исчезли с лица Земли, оставив после себя лишь кости на поживу палеонтологам. В конце книги Челленджер доказывает и Зоологическому институту, и всему ученому миру, что динозавры не вымерли много миллионов лет назад, а преспокойно плодятся и размножаются на территории естественного анклава – плато Мепл-Уайта. Экспедиция Челленджера даже доставляет в Лондон малютку птеродактиля, который, впрочем, улетает через окно на своих перепончатых крыльях, вызвав некоторое замешательство среди консервативных англичан: те все-таки привыкли, что джентльмены покидают помещение пусть по-английски, но через дверь.

Помимо птеродактиля, автор «Затерянного мира» упоминает в романе и многих других доисторических существ, чьи названия и описания не придуманы, а честно позаимствованы из книги Эдвина Рея Ланкестера «Вымершие животные» (1905). Тем не менее Конан Дойл не был скован канонами жанра science fiction и потому легко избавил себя от чересчур серьезных научных обоснований факта существования в XX веке чудо-плато. В конце концов, эксцентричность Челленджера уже априори подразумевала не вполне традиционный результат исследования. К тому же в начале минувшего столетия кое-какие белые пятнышки еще сохранялись на земном шаре – вкупе с благодушными упованиями на то, что Бог изобретателен, но не злонамерен, а человек по природе добр, хотя и несколько ленив.

Первый роман цикла оказался и самым популярным произведением о Челленджере. Только в нашей стране «Затерянный мир», впервые опубликованный на русском (журнал «Вестник иностранной литературы») уже в 1912 году, переиздавался более восьмидесяти раз. В США роман впервые напечатали в том же 1912 году, и количество переизданий учету не поддается. Среди американских читателей нашелся один, которого динозавры с плато Мепл-Уайта в детстве особенно впечатлили: речь идет о Майкле Крайтоне, позднее написавшем роман «Парк юрского периода» (Jurassic Park, 1990). В год выхода роман завоевал книжный рынок в США, а знаменитая экранизация Стивена Спилберга превратила книгу в мировой бестселлер. Газета «The Guardian» оценила роман как «возвращение к фантастической приключенческой фантастике сэра Артура Конан Дойла», хотя и «со ссылкой на современные технологии».

Разница была, однако, не просто в технологиях – крайтоновские динозавры появились уже в иную эпоху. После Ипра и Хиросимы, после Чернобыля и фреоновых атак на озоновый слой любому уважающему себя писателю-фантасту с планетарным мышлением (а из теперешних фантастов – кто без планетарного мышления?) стало очевидно: человек, наплевав на свою природную доброту, проявил склонность к самоистреблению. И если конан-дойловские ящеры существовали сами по себе, то динозавров из «Парка юрского периода» вывели в секретной лаборатории безответственные ученые. И, значит, их детища попадали в один ряд с нейтронной бомбой, бинарными ОВ и т. п. Игры в Бога экспериментаторам выйдут боком – сразу же догадывался пытливый читатель Крайтона, ожидая только момента, когда тиранозавр либо велоцираптор попробует наконец на зуб первую человеческую жертву.

Как и Конан Дойл, Крайтон не обошелся без ученых разглагольствований персонажей, однако на роль современного Челленджера избрал неинтересного Яна Малкольма и в конце романа его убил – это была единственная возможность заставить зануду-лектора замолчать, когда уже всем и все давно ясно. Впрочем, уже в следующем своем романе на ту же тему Крайтон был вынужден воскресить резонера Малкольма и вновь поручить ему заполнение пауз между зубастыми эпизодами в стиле action. Писатель в этот раз взял у Конан Дойла даже название «Затерянный мир». И, чтобы подчеркнуть преемственность, пару раз ненавязчиво упомянул имя… нет, не Челленджера, а Джона Рокстона. Увы, все аллюзии на роман Конан Дойла оказались не в пользу Крайтона. «Бывшая в употреблении» экзотика затерянного мира стала функциональным придатком сюжета, лишаясь самоценной роли, а персонажи (биолог Сара Хардинг, механик Торн, палеонтолог Ливайн и названный Малкольм) даже сообща не могли составить «коллективного Челленджера»: переизбыток компетентности без намека на харизму профессора превратил героев в предсказуемых статистов, за перемещениями которых следить было намного скучнее, чем за ужимками и прыжками динозавров…